Зейналовы: двойные стандарты дружбы народов
Уроки новейшей истории России — глазами юриста
Апофеоз государственной пропаганды октября: ведущая Первого канала гражданка Российской Федерации Ирада Автандиловна Зейналова в эфире итоговой программы «Время» рассказывает россиянам о том, чем именно плох для страны подозреваемый в убийстве из хулиганских побуждений гражданин Азербайджана Орхан Захитович — тоже Зейналов.
Естественно, ваш покорный слуга оказался не единственным столь проницательным зрителем «пятиминутки ненависти», как в народе окрестили воскресное «Время»: интернет просто пещрит предположениями — от родства между данными персонажами до искусного троллинга со стороны руководства телевидения. Но пусть в этом разбираются сторонники теории заговоров и нумерологии, поговорим о другом.
Дело в том, что, в отличие от своего однофамильца и носителя той же самой национальности, Ирада Зейналова не воспринимается сознанием как приезжая; если возникают какие-нибудь вопросы, то они адресованы к ней как к человеку, но не к ее национальности, вероисповеданию или иным качествам, характеризующим личность вне зависимости от ее желания. К Орхану же Зейналову сразу клеится целая совокупность ярлыков, вне зависимости от их правдивости, и выйти за их пределы весьма и весьма сложно. Тем более что по всем утюгам опять же сообщают о росте преступности среди мигрантов и росте мигрантского поголовья как такового.
Мне видится, что нейтральное отношение к Ираде Зейналовой вызвано не пресловутой толерантностью русских и дружбой народов, пропагандировавшейся начиная от фильма «Свинарка и пастух» и заканчивая оперой Вано Мурадели «Великая дружба», а именно что пресловутой моноэтничностью позднесоветского общества. Если Орхан Зейналов воспринимается массовым сознанием как азербайджанец, то Ирада Зейналова — как советский по национальности человек. Именно по национальности, а не по духу или культуре.Пропагандистские лозунги про советский народ как единство братских народов, входящих в состав СССР, не остались пустыми словами: прорастая в нескольких поколениях, с обязательным заучиванием и системой государственного контроля вкупе с искусственным или естественным перемешиванием и переселением наций, они выпестовали новую национальность — советский человек. К основным признакам этой национальности можно отнести основанное на русском языке (при допущении любых национальных языков) единство общих смыслов, присущих советскому обществу: праздников, общих текстов, героев, обрядов, специфического отношения к религии, восприятия в качестве родины единого СССР (с вариациями), архитектурных стилей, отношения к системе государственного управления.
Единство праздников выделяется отсутствием акцентирования на религиозных торжествах, общим отмечанием Нового года (с елкой, шампанским, салатом «Оливье»), 8 марта (единый женский день), 9 мая (день общей победы в Великой Отечественной войне), светским подходом к церковным обрядам. Именно поэтому особенно болезненно воспринимается отсутствие праздника или неправильное, с точки зрения обычного советского обывателя, празднование того или иного торжественного дня.
Единство общих текстов выражается в единой совокупности «программных произведений» классической литературы, которыми необходимо овладеть (в крайнем случае — о которых нужно иметь представление), чтобы считаться советским человеком. С единством общих текстов сейчас происходят самые глубинные изменения: каждая бывшая постсоветская республика пытается составлять свой программный список, основанный на национальной литературе, при этом советская основа все же чувствуется — именно поэтому уменьшение количество часов на преподавание Пушкина на Украине, отсутствие в российской школьной программе Тараса Шевченко или творчества Абая Кунанбаева либо Шота Руставели в обеих странах воспринимается в штыки прослойкой интеллигенции, считающей, что школьники недополучат важную часть культурного багажа.
Не буду говорить про кинофильмы и музыкальные произведения: несколько десятков советских кинолент стали основой для формирования советского литературного языка и системы фразеологических оборотов и символов, понятных всем советским людям, но неясным пусть и родившихся русскими по национальности людям несоветским. Типичный пример — фильм «Чапаев», по которому выявляли засланных в СССР диверсантов из числа белой эмиграции: советские дети знали, какая из картофелин изображает командира на боевом коне, а несоветские — нет.
С единством героев также все понятно: для тех, кто не понимает, о чем я говорю, советую посетить парк имени 28 героев-панфиловцев прямо в центре Алма-Аты или же посчитать в постсоветских республиках количество улиц Ленина, Пушкина, Гоголя, Гагарина, Александра Невского, Артема, Богдана Хмельницкого, Орджоникидзе и памятников разнообразным вождям и пионерам-героям. Тем более что все эти герои довольно свободно перемещались по просторам всего бывшего СССР, либо будучи в ссылке, либо путешествуя. Даже писателя Домбровского трудно отделить от советской культуры при всей его антисоветскости: роман «Факультет ненужных вещей» написан про Алма-Ату, хоть и на русском языке. И Домбровского мы называем «русским советским» писателем, а того же Бунина, пусть он и лауреат Нобелевской премии, «русским советским» не назовем никогда, только русским.
Список ритуалов также понятен: советские «гражданские ритуалы» с теми или иными местными колоритными вкраплениями были переняты всеми народами СССР, отсюда — свадьбы празднуются везде практически одинаково (правда, в последнее время наблюдается сильное влияние американских фильмов) и даже дембельский фольклор примерно схож.
Поэтому в период затянувшегося формирования в России основанного на русском этносе многонационального национального государства (кто бы что ни вкладывал во эти слова) мы наблюдаем парадоксальную ситуацию: Россия стала автохтонной территорией для совершенно новой общности, возникшей на предыдущем этапе существования — советского народа, где комфортно чувствуют себя именно советские люди, воспитанные в советских традициях, которым неприемлемы как чисто русская культура, так и титульные национальные культуры государств, образовавшихся на просторах расколовшегося Союза ССР. И закон о переселении соотечественников так размыт, что направлен на переселение не просто русских людей, а именно советских.
Потому, как мне кажется, можно предположить, что в массовом сознании мигранты делятся на три категории: «наши» (советские люди), «не наши» (несоветские люди, воспитанные на осколках бывшего СССР) и «совсем не наши» (полные иностранцы, с отсутствием какого-либо отношения к советской парадигме). При этом к «нашим» и «совсем не нашим» отношение положительное (к первым — по понятной причине, ко вторым — из-за отсутствия более-менее серьезных споров по поводу раздела территорий и сфер влияния). А мигрантами называют именно «не наших» — причем вне зависимости от гражданства или национальности. Например, евреи, эмигрировавшие из СССР в США и Израиль, в большинстве своем воспринимаются как «наши», так как для титульной советской нации являются советскими гражданами, а вот потомки русских белоэмигрантов — либо как «не наши», либо как «совсем не наши», в зависимости от уровня их ассимиляции в зарубежные общества.
Как это ни странно, те же проблемы культурной ассимиляции внешне одной нации есть и в других странах на просторах бывшего СССР: в Украине — во взаимоотношениях с украинцами Канады, в Беларуси — с белорусами Польши, в Казахстане —с оралманами, в Прибалтике (в меньшей степени) — с эмигрировавшими до войны представителями титульных наций. Говорят, есть вопросы взаимодействия у адыгов, карачаевцев и черкесов с представителями тех же наций в дальнем зарубежье. Даже разделение на молдаван и румын в Молдавии, при общности языка, представляет собой разделение на советских и несоветских людей.
То есть Ирада Зейналова — «наша», а Орхан Зейналов — «не наш»? Иными словами, в России все-таки существует национализм, но основанный не на русской нации, а на советской? Не могу ответить на этот вопрос, больно тонкая грань. Но совместное участие в митингах КПРФ и националистических организаций (с одинаковыми лозунгами) наводит меня на мысль, что все они борются примерно за один народ, только называют его разными словами.
Современной России необходимо вырабатывать новый кодекс толерантности и взаимодействия всех национальностей в обществе, учитывая новые реалии и практически завершившееся формирование национальных государств во многих постсоветских республиках. Но для этого необходимо из советского народа вырастить российский, что опять же невозможно, если замыкаться в рамках одной национальности, пусть и основной.